Я возвраща́лся с охо́ты и шёл по алле́е са́да. Соба́ка бежа́ла впереди́ меня́.
Вдруг она уме́ньшила свои шаги́ и начала́ кра́сться, как бы зачу́яв перед собо́й дичь.
Я гля́нул вдоль алле́и и уви́дел молодо́го воробья́, с желтизно́й о́коло клю́ва и пу́хом на голове́. Он упа́л из гнезда́ (ве́тер си́льно кача́л берёзы алле́и) и сиде́л неподви́жно, беспо́мощно растопы́рив едва́ прораста́вшие кры́лышки.
Моя соба́ка ме́дленно приближа́лась к нему́, как вдруг, сорва́вшись с бли́зкого де́рева, ста́рый черногру́дый воробе́й ка́мнем упа́л перед са́мой её мо́рдой – и весь взъеро́шенный, искажённый, с отча́янным и жа́лким пи́ском пры́гнул раза два́ в направле́нии зуба́стой раскры́той па́сти.
Он ри́нулся спаса́ть, он заслони́л собо́ю своё де́тище… но всё его ма́ленькое те́ло трепета́ло от у́жаса, голосо́к одича́л и охри́п, он замира́л, он же́ртвовал собо́ю.
Каки́м грома́дным чудо́вищем должна́ была́ ему каза́ться соба́ка!
И всё-таки он не мог усиде́ть на своей высо́кой безопа́сной ве́тке… Си́ла, сильне́е его́ во́ли, сбро́сила его́ отту́да. Мой Трезо́р останови́лся, попя́тился… Ви́дно, и он призна́л эту си́лу. Я поспеши́л отозва́ть смущённого пса – и удали́лся.